Матвей Гейзер (фото Анны Баскаковой, АЕН)
МОСКВА, 7 сентября (АЕН) – Известный литератор, кандидат филологических наук, заслуженный учитель РФ, специалист по С. Михоэлсу Матвей Гейзер написал новую книгу "Путешествие в страну Шоа". О том, как шла работа над книгой и чему она посвящена, Матвей рассказал корреспонденту АЕН.
- Давно ли Вы закончили работу над книгой?
- Я писал эту книгу все последние 20 лет. И мне самому странно, что в итоге получилась совсем маленькая книжечка, всего пять с половиной печатных листов. Хотя это – книга всей моей жизни. Я хотел ее вначале озаглавить "Вечное путешествие в страну Шоа", но потом мне показалось, что длинновато… Я хочу подчеркнуть, что слова "Холокост" и "Шоа" для меня не отождествляются. Все-таки слово "Шоа" больше отражает смысл того, что произошло.
Книга вот уже три года как готова, но у нее печальная еврейская судьба. Я предлагал ее очень многим издателям и слышал в ответ: "Кто сейчас будет читать о Холокосте?" Сейчас "Путешествие в страну Шоа" выходит в Израиле, первая презентация будет в Кармеле. Состоит книга из трех частей: "Вечные сны из детства", "Моя Бершадь" и "Жизнь чужая, моя – не моя?". Тираж – около полутора тысяч, по нынешним временам это много… Есть спонсор, но он просил пока себя не называть. Над книгой поработали прекрасные художники – Семен Оксман, Саша и Ира Тумановы, Сергей Слесарев. Я в восторге от того, какие в ней иллюстрации. И в ней будет очень много фотографий.
- Почему Вы написали эту книгу?
- У меня было два побудительных мотива. Первый – это детство в гетто, которое почему-то запечатлелось во мне насколько, что 8-10 лет тому назад я стал этого бояться. Я не мог отличить, где чужие рассказы и где мои воспоминания, я ясно помнил многие детали, а ведь, когда я был в гетто, мне было всего три года… Я испугался, не схожу ли я с ума, и пошел к психиатру – нынче уже покойному профессору Белкину. Когда я ему рассказал о своих чувствах, - "мне было три года, а я столько помню", – он меня успокоил, что это более чем нормально. Потом я встречал у Толстого и Маршака подобные примеры и понял, что это закономерно. Страшные явления остаются в памяти больше, чем хорошие.
И второе. Я хотел рассказать о людях, которые были со мной в гетто. Когда я писал, я не думал о читателе, и это я говорю без тени кокетства. Я решил написать книгу для внука Даниила, ему сейчас 11 лет, он живет в Израиле, и я знал, что он скоро перестанет читать по-русски. И я в предисловии к этой книге написал: "Даже если будет один-единственный читатель, ее стоило написать". Да я и не мог ее не написать…
- Где находилось гетто, в котором Вы провели детство?
- Гетто мое было в местечке Бершадь в Винницкой области, это на Подолии. Потом я писал о Бершади статью в Еврейской энциклопедии. Это было самое оригинальное местечко – я говорю так не потому, что я там родился. В нем сохранялась еврейская жизнь буквально до его исчезновения, до 1990 года, когда Бершадь практически одновременно сорвалась и уехала. И последняя глава моей книги называется поэтому "Унесенные веком". Местечки стали исчезать вскоре после революции, особенно в 30-е годы. Гитлер "окончательно решил этот вопрос". Но Бершадь еще долго оставалась со своими традициями, со своей местечковой совестливостью. Вы, наверное, уже и не знаете, что это такое?
Бершадское гетто было огромным. В него были согнаны десятки тысяч евреев из Румынии, Бесарабии, Буковины. Наверное, это было самое большое гетто между Бугом и Днестром. У Маршака есть строки, сейчас попробую вспомнить: "Года четыре был я бессмертен, года четыре был я беспечен. Ибо не знал я о будущей смерти, ибо не знал я, что век мой не вечен". Это гениально: ребенок в этом возрасте не задумывается о смерти, потому что не знает, что смерть существует. А я в 2-3 года видел столько убиенных, что у меня не было такого счастливого представления о бессмертии…
- Вы описываете в книге Ваше детство?
- Да. К примеру, в Бершади был один человек – бессарабец по имени Авром-Ицик. Он рассказывал о том, что вся его дорога из Едениц до Бершади была усеяна трупами его родных. Он всех потерял по пути. Ведь люди вымирали сами, их даже не надо было убивать – убивали тиф, голод, мороз. Он дошел до Бершади один, со своей лошадкой. Я помню его лошадку – такую рыжую, сплошные кости и огромные глаза. На этой лошадке он ездил по местечку – там каждый день накапливалось много трупов, - и ежедневно вывозил трупы на кладбище. Причем на него орали, - люди не имели возможность оплакать родных на кладбище, из гетто, кроме Аврома, никого не выпускали, - а ведь он не был виноват, он делал то единственное, что мог делать… Много лет спустя я прочел в книге "Песни гетто" в великолепном переводе Наума Гребнева стихи об Авроме – "Он на кладбище в Бершади избавляется от клади – а потом опять забирает кладь…". Я понял: это написал тот, кто был в Бершадском гетто, это нельзя написать по чьим-то историям. В Израиле я рассказал об этом на радио. Внезапно в студии раздался звонок. Говорил автор стихов – его звали Борис Зицерман. Он стал читать эти стихи на идиш. И вот – единственный случай в жизни: передача шла больше назначенного времени, и вся студия плакала.
Есть в книге рассказ о моем друге Вэлвеле. Родители принесли ему птичку – по-моему, это был воробушек. Меня часто брали к Вэлвелэ, и его родители меня кормили, а мы с другом забавлялись, играли с птичкой. Однажды птичка улетела за проволоку гетто, и Вэлвеле побежал за ней, прорвался сквозь проволоку, он был весь в крови, побежал… Его увидел новый комендант гетто – по-моему, немец. Он привязал Вэлвеле руками к мотоциклу и уволок за собой. У меня потом была температура день или два. Дедушка мой – дивный хасид, меня обманул, будто он жив...
Одна из основных идей книги – не надо "из Шоа устраивать шоу". Не надо играться в Холокост. Б-г не простит этого.
Анна Баскакова
http://www.aen.ru/ru/story.php?id=cusports&article=355
